| France | Русский |
| Plusieurs semaines s'étaient écoulées. | Прошло несколько недель. |
| On était aux premiers jours de mars. Le soleil, que Dubartas, ce classique ancêtre de la périphrase, n'avait pas encore nommé le grand-duc des chandelles, n'en était pas moins joyeux et rayonnant pour cela. C'était une de ces journées de printemps qui ont tant de douceur et de beauté que tout Paris, répandu dans les places et les promenades, les fête comme des dimanches. Dans ces jours de clarté, de chaleur et de sérénité, il y a une certaine heure surtout où il faut admirer le portail de Notre-Dame. C'est le moment où le soleil, déjà incliné vers le couchant, regarde presque en face la cathédrale. Ses rayons, de plus en plus horizontaux, se retirent lentement du pavé de la place, et remontent le long de la façade à pic dont ils font saillir les mille rondes-bosses sur leur ombre, tandis que la grande rose centrale flamboie comme un oeil de cyclope enflammé des réverbérations de la forge. | Было начало марта. Солнце, которое Дюборта, этот классический родоначальник перифразы, еще не успел наименовать "великим князем свечей", тем не менее сияло уже ярко и весело. Стоял один из тех весенних, мягких, чудесных дней, которым весь Париж, высыпав на площади и бульвары, радуется, точно празднику. В эти прозрачные, теплые, безоблачные дни бывает час, когда хорошо пойти полюбоваться порталом Собора Богоматери. Это то время, когда солнце, уже склонившееся к закату, стоит почти напротив фасада собора. Его лучи, становясь все прямее, медленно покидают мостовую Соборной площади и взбираются по отвесной стене фасада, выхватывая из мрака множество его рельефных украшений, между тем как громадная центральная розетка пылает, словно глаз циклопа, отражающий пламя кузнечного горна. |
| On était à cette heure-là. | Был именно этот час. |
| Vis-à-vis la haute cathédrale rougie par le couchant, sur le balcon de pierre pratiqué au-dessus du porche d'une riche maison gothique qui faisait l'angle de la place et de la rue du Parvis, quelques belles jeunes filles riaient et devisaient avec toute sorte de grâce et de folie. &Аgrave; la longueur du voile qui tombait, du sommet de leur coiffe pointue enroulée de perles, jusqu'à leurs talons, à la finesse de la chemisette brodée qui couvrait leurs épaules en laissant voir, selon la mode engageante d'alors, la naissance de leurs belles gorges de vierges, à l'opulence de leurs jupes de dessous, plus précieuses encore que leur surtout (recherche merveilleuse !), à la gaze, à la soie, au velours dont tout cela était étoffé, et surtout à la blancheur de leurs mains qui les attestait oisives et paresseuses, il était aisé de deviner de nobles et riches héritières. | Напротив высокого собора, обагренного закатом, на каменном балконе, устроенном над порталом богатого готического дома, стоявшего на углу площади и Папертной улицы, жеманничая и дурачась, болтали и смеялись красивые девушки. Длинные покрывала, спускавшиеся до самых пят с верхушки их остроконечного головного убора, унизанного жемчугом, тонкие вышитые шемизетки, прикрывавшие плечи, оставляя обнаженной, согласно тогдашней очаровательной моде, верхнюю часть их прелестной девственной груди, пышность нижних юбок, еще более дорогих, чем верхняя одежда (пленительная изысканность!), газ, шелк, бархатная отделка, а в особенности белизна ручек, свидетельствовавшая о праздности и лени, -- все это ясно указывало на то, что девушки -- знатные и богатые наследницы. |
| C'était en effet damoiselle Fleur-de-Lys de Gondelaurier et ses compagnes, Diane de Christeuil, Amelotte de Montmichel, Colombe de Gaillefontaine, et la petite de Champchevrier ; toutes filles de bonne maison, réunies en ce moment chez la dame veuve de Gondelaurier, à cause de monseigneur de Beaujeu et de madame sa femme, qui devaient venir au mois d'avril à Paris, et y choisir des accompagneresses d'honneur pour madame la Dauphine Marguerite, lorsqu'on l'irait recevoir en Picardie des mains des flamands. Or, tous les hobereaux de trente lieues à la ronde briguaient cette faveur pour leurs filles, et bon nombre d'entre eux les avaient déjà amenées ou envoyées à Paris. Celles-ci avaient été confiées par leurs parents à la garde discrète et vénérable de madame Aloise de Gondelaurier, veuve d'un ancien maître des arbalétriers du roi, retirée avec sa fille unique, en sa maison de la place du parvis Notre-Dame, à Paris. | И в самом деле: это были Флер-де-Лис де Гонделорье и ее подруги: Диана де Кристейль, Амлотта де Монмишель, Коломба де Гайльфонтен и маленькая Шаншеврие, -- девушки благородного происхождения, и собрались они в этот час у вдовы г-жи де Гонделорье. В апреле в Париж должны были прибыть монсеньор де Боже с супругой и выбрать здесь фрейлин для невесты дофина, Маргариты, чтобы встретить ее в Пикардии, куда ее доставят фландрцы. Все дворяне на тридцать лье в окружности добивались этой чести для своих дочерей; многие из них уже привезли или отправили своих дочерей в Париж. Девицы были поручены родителями разумному покровительству почтенной Алоизы де Гонделорье, вдовы бывшего начальника королевских стрелков, уединенно жившей со своей единственной дочерью в особняке на площади Собора Богоматери. |
| Le balcon où étaient ces jeunes filles s'ouvrait sur une chambre richement tapissée d'un cuir de Flandre de couleur fauve imprimé à rinceaux d'or. Les solives qui rayaient parallèlement le plafond amusaient l'oeil par mille bizarres sculptures peintes et dorées. Sur des bahuts ciselés, de splendides émaux chatoyaient çà et là ; une hure de sanglier en faience couronnait un dressoir magnifique dont les deux degrés annonçaient que la maîtresse du logis était femme ou veuve d'un chevalier banneret.. Au fond, à côté d'une haute cheminée armoriée et blasonnée du haut en bas, était assise, dans un riche fauteuil de velours rouge, la dame de Gondelaurier, dont les cinquante-cinq ans n'étaient pas moins écrits sur son vêtement que sur son visage. | Дверь балкона, на котором сидели девушки, вела в богатый покой, обитый желтой фламандской кожей с тисненым золотым узором. Параллельно пересекавшие потолок балки веселили глаз причудливыми лепными украшениями, раскрашенными и позолоченными. На резных ларях отливала всеми цветами радуги роскошная эмаль; фаянсовая кабанья голова увенчивала великолепный поставец, высота которого свидетельствовала о том, что хозяйка была женой или вдовой поместного дворянина, имевшего свое знамя. В глубине покоя, близ камина, сверху донизу покрытого гербами и эмблемами, в роскошном, обитом алым бархатом кресле сидела г-жа де Гонделорье, пятидесятилетняя женщина, о возрасте которой можно было догадаться и по лицу и по одежде. |
| &Аgrave; côté d'elle se tenait debout un jeune homme d'assez fière mine, quoique un peu vaine et bravache, un de ces beaux garçons dont toutes les femmes tombent d'accord, bien que les hommes graves et physionomistes en haussent les épaules. Ce jeune cavalier portait le brillant habit de capitaine des archers de l'ordonnance du roi, lequel ressemble beaucoup trop au costume de Jupiter, qu'on a déjà pu admirer au premier livre de cette histoire, pour que nous en fatiguions le lecteur d'une seconde description. | Возле нее стоял молодой человек, довольно представительный, но фатоватый и самодовольный, -- один из тех красавцев мужчин, которыми восхищаются женщины, между тем как люди серьезные и физиономисты, глядя на них, пожимают плечами. Этот молодой дворянин был одет в блестящий мундир начальника королевских стрелков, настолько походивший на костюм Юпитера, уже описанный нами в первой части этого рассказа, что мы можем не утомлять читателя вторичным его описанием. |
| Les damoiselles étaient assises, partie dans la chambre, partie sur le balcon, les unes sur des carreaux de velours d'Utrecht à cornières d'or, les autres sur des escabeaux de bois de chêne sculptés à fleurs et à figures. Chacune d'elles tenait sur ses genoux un pan d'une grande tapisserie à l'aiguille, à laquelle elles travaillaient en commun, et dont un bon bout traînait sur la natte qui recouvrait le plancher. | Благородные девицы сидели кто в комнате, кто на балконе, одни -- на обитых утрехтским бархатом четырехугольных с золотыми углами подушках, другие -- на дубовых скамьях, украшенных резными цветами и фигурами. У каждой на коленях лежал край вышивания по канве, над которым они все вместе работали и большая часть которого спускалась на циновку, покрывавшую пол. |
| Elles causaient entre elles avec cette voix chuchotante et ces demi-rires étouffés d'un conciliabule de jeunes filles au milieu desquelles il y a un jeune homme. Le jeune homme, dont la présence suffisait pour mettre en jeu tous ces amours-propres féminins, paraissait, lui, s'en soucier médiocrement ; et tandis que c'était parmi les belles à qui attirerait son attention, il paraissait surtout occupé à fourbir avec son gant de peau de daim l'ardillon de son ceinturon. | Они переговаривались полушепотом, с придушенным смешком, как обычно разговаривают девушки, когда среди них находится молодой человек. Однако молодой человек, одного присутствия которого было достаточно, чтобы пробудить в них чувство женского самолюбия, казалось, очень мало об этом заботился и, в то время как прелестные девушки наперебой старались обратить на себя его внимание, был занят главным образом тем, что полировал замшевой перчаткой пряжку своей портупеи. |
| De temps en temps la vieille dame lui adressait la parole tout bas, et il lui répondait de son mieux avec une sorte de politesse gauche et contrainte. Aux sourires, aux petits signes d'intelligence de madame Aloise, aux clins d'yeux qu'elle détachait vers sa fille Fleur-de-Lys, en parlant bas au capitaine, il était facile de voir qu'il s'agissait de quelque fiançaille consommée, de quelque mariage prochain sans doute entre le jeune homme et Fleur-de-Lys. Et à la froideur embarrassée de l'officier, il était facile de voir que, de son côté du moins, il ne s'agissait plus d'amour. Toute sa mine exprimait une pensée de gêne et d'ennui que nos sous-lieutenants de garnison traduiraient admirablement aujourd'hui par : Quelle chienne de corvée ! | По временам хозяйка тихонько заговаривала с ним, и он охотно, но с какой-то неловкой и принужденной любезностью отвечал ей. По улыбкам, по незаметным условным знакам, по быстрым взглядам г-жи Алоизы, которые она, тихо разговаривая с капитаном, бросала в сторону своей дочери Флер-де-Лис, нетрудно было догадаться, что речь шла о состоявшейся помолвке или о предстоящем в скором времени бракосочетании молодого человека с Флер-де-Лис. А по холодности и смущению офицера было ясно, что ни о какой любви, с его стороны во всяком случае, тут не могло быть и речи. Все черты его лица выражали чувство неловкости и скуки, которое в наше время гарнизонные подпоручики прекрасно выразили бы так: "Собачья служба!" |
| La bonne dame, fort entêtée de sa fille, comme une pauvre mère qu'elle était, ne s'apercevait pas du peu d'enthousiasme de l'officier, et s'évertuait à lui faire remarquer tout bas les perfections infinies avec lesquelles Fleur-de-Lys piquait son aiguille ou dévidait son écheveau. | Но достопочтенная дама, гордившаяся своею дочерью, со свойственным матери ослеплением не замечала равнодушия офицера и всеми силами старалась обратить его внимание на то, с каким изумительным совершенством Флер-де-Лис втыкает иглу или распутывает моток ниток. |
| -- Tenez, petit cousin, lui disait-elle en le tirant par la manche pour lui parler à l'oreille. Regardez-la donc ! la voilà qui se baisse. | -- Ну взгляните же на нее! Она нагибается! -- притягивая его к себе за рукав, шептала ему на ухо г-жа Алоиза. |
| -- En effet, répondait le jeune homme ; et il retombait dans son silence distrait et glacial. | -- Да, в самом деле, -- отвечал молодой человек и снова бесстрастно и рассеянно умолкал. |
| Un moment après, il fallait se pencher de nouveau, et dame Aloise lui disait : | Минуту спустя ему снова приходилось наклоняться, и г-жа Алоиза шептала ему: |
| -- Avez-vous jamais vu figure plus avenante et plus égayée que votre accordée ? Est-on plus blanche et plus blonde ? ne sont-ce pas là des mains accomplies ? et ce cou-là, ne prend-il pas, à ravir, toutes les façons d'un cygne ? Que je vous envie par moments ! et que vous êtes heureux d'être homme, vilain libertin que vous êtes ! N'est-ce pas que ma Fleur-de-Lys est belle par adoration et que vous en êtes éperdu ? | -- Вы видели когда-нибудь личико оживленнее и приветливее, чем у вашей нареченной? А этот нежный цвет лица и белокурые волосы! А ее руки! Разве это не само совершенство? А шейка! Разве своей восхитительной гибкостью она не напоминает вам лебедя? Как я порой вам завидую! Как вы должны быть счастливы, что родились мужчиной, повеса вы этакий! Ведь, правда, красота моей Флер-де-Лис достойна обожания и вы влюблены в нее без памяти? |
| -- Sans doute, répondait-il tout en pensant à autre chose. | -- Конечно, -- отвечал он, думая о другом. |
| -- Mais parlez-lui donc, dit tout à coup madame Aloise en le poussant par l'épaule. Dites-lui donc quelque chose. Vous êtes devenu bien timide. | -- Ну поговорите же с ней! -- сказала г-жа Алоиза, легонько толкая его в плечо. -- Скажите ей что-нибудь. Вы стали что-то очень застенчивы. |
| Nous pouvons affirmer à nos lecteurs que la timidité n'était ni la vertu ni le défaut du capitaine. Il essaya pourtant de faire ce qu'on lui demandait. | Мы можем уверить нашего читателя, что застенчивость отнюдь не была ни добродетелью, ни пороком капитана. Он, однако, попытался исполнить то, что от него требовали. |
| -- Belle cousine, dit-il en s'approchant de Fleur-de-Lys, quel est le sujet de cet ouvrage de tapisserie que vous façonnez ? | -- Что изображает рисунок вышивки, над которой вы работаете? -- подойдя к Флер-де-Лис, спросил он. |
| -- Beau cousin, répondit Fleur-de-Lys avec un accent de dépit, je vous l'ai déjà dit trois fois. C'est la grotte de Neptunus. | -- Я уже три раза объясняла вам, что это грот Нептуна, -- с легкой досадой ответила Флер-де-Лис. |
| Il était évident que Fleur-de-Lys voyait beaucoup plus clair que sa mère aux manières froides et distraites du capitaine. | Очевидно, Флер-де-Лис понимала гораздо лучше матери, что означает рассеянность и холодность капитана. |
| Il sentit la nécessité de faire quelque conversation. | Он почувствовал необходимость как-нибудь продолжить разговор. |
| -- Et pour qui toute cette neptunerie ? demanda-t-il. | -- А для кого предназначается вся эта нептунология? |
| -- Pour l'abbaye Saint-Antoine des Champs, dit Fleur-de-Lys sans lever les yeux. | -- Для аббатства Сент-Антуан-де-Шан, -- не глядя на него, ответила Флер-де-Лис. |
| Le capitaine prit un coin de la tapisserie : | Капитан приподнял уголок вышивки. |
| -- Qu'est-ce que c'est, ma belle cousine, que ce gros gendarme qui souffle à pleines joues dans une trompette ? | -- А кто этот здоровенный латник, который изо всех сил дует в трубу? |
| -- C'est Trito, répondit-elle. | -- Это Тритон, -- ответила она. |
| Il y avait toujours une intonation un peu boudeuse dans les brèves paroles de Fleur-de-Lys. Le jeune homme comprit qu'il était indispensable de lui dire quelque chose à l'oreille, une fadaise, une galanterie, n'importe quoi. Il se pencha donc, mais il ne put rien trouver dans son imagination de plus tendre et de plus intime que ceci : | В отрывистых ответах Флер-де-Лис слышалась досада. Молодой человек понял, что надо шепнуть ей чтонибудь на ухо: какую-нибудь любезность, какой-нибудь вздор -- все равно. Он наклонился к ней и сказал: |
| -- Pourquoi votre mère porte-t-elle toujours une cotte-hardie armoriée comme nos grand'mères du temps de Charles VII ? Dites-lui donc, belle cousine, que ce n'est plus l'élégance d'à présent, et que son gond et son laurier brodés en blason sur sa robe lui donnent l'air d'un manteau de cheminée qui marche. En vérité, on ne s'assied plus ainsi sur sa bannière, je vous jure. | -- Почему ваша матушка все еще носит украшенную гербами робу, как носили наши бабки при Карле Седьмом? Скажите ей, что теперь это уже не в моде и что крюк и лавр, [92] вышитые в виде герба на ее платье, придают ей вид ходячего каминного украшения. Теперь не принято восседать на своих гербах, клянусь вам! |
| Fleur-de-Lys leva sur lui ses beaux yeux pleins de reproche : | Флер-де-Лис подняла на него свои прекрасные глаза, полные укоризны. |
| -- Est-ce là tout ce que vous me jurez ? dit-elle à voix basse. | -- И это все, в чем вы мне можете поклясться? -- тихо спросила она. |
| Cependant la bonne dame Aloise, ravie de les voir ainsi penchés et chuchotant, disait en jouant avec les fermoirs de son livre d'heures : | А в это время достопочтенная г-жа Алоиза, восхищенная тем, что они наклонились друг к другу и о чемто шепчутся, проговорила, играя застежками своего часослова: |
| -- Touchant tableau d'amour ! | -- Какая трогательная картина любви! |
| Le capitaine, de plus en plus gêné, se rabattit sur la tapisserie : | Смутившись еще больше, капитан снова обратил внимание на вышивку. |
| -- C'est vraiment un charmant travail ! s'écria-t-il. | -- Чудесная работа! -- воскликнул он. |
| &Аgrave; ce propos, Colombe de Gaillefontaine, une autre belle blonde à peau blanche, bien colletée de damas bleu, hasarda timidement une parole qu'elle adressa à. Fleur-de-Lys, dans l'espoir que le beau capitaine y répondrait : | Коломба де Гайльфонтен, красавица-блондинка с нежной кожей, затянутая в голубой дамасский шелк, обратившись к Флер-де-Лис, робко вмешалась в разговор, надеясь, что ей ответит красавец-капитан. |
| -- Ma chère Gondelaurier, avez-vous vu les tapisseries de l'hôtel de la Roche-Guyon ? | -- Дорогая Гонделорье! Вы видели вышивки в особняке на Рош-Гийон? |
| -- N'est-ce pas l'hôtel où est enclos le jardin de la Lingère du Louvre ? demanda en riant Diane de Christeuil, qui avait de belles dents et par conséquent riait à tout propos. | -- Это тот самый особняк, за оградой которого находится садик кастелянши Лувра? -- спросила, смеясь, Диана де Кристейль; у нее были прелестные зубы, и она смеялась при всяком удобном случае. |
| -- Et où il y a cette grosse vieille tour de l'ancienne muraille de Paris, ajouta Amelotte de Montmichel, jolie brune bouclée et fraîche, qui avait l'habitude de soupirer comme l'autre riait, sans savoir pourquoi. | -- И где стоит большая старинная башня, оставшаяся от древней ограды Парижа? -- добавила Амлотта де Монмишель, хорошенькая кудрявая цветущая брюнетка, имевшая привычку вздыхать так же беспричинно, как беспричинно смеялась ее подруга. |
| -- Ma chère Colombe, reprit dame Aloise, voulez-vous pas parler de l'hôtel qui était à monsieur de Bacqueville, sous le roi Charles VI ? il y a en effet de bien superbes tapisseries de haute lice. | -- Милая Коломба! Вы, по-видимому, говорите об особняке де Беквиля, жившего при Карле Шестом? Да, правда, там были великолепные гобелены, заметила г-жа Алоиза. |
| -- Charles VI ! le roi Charles VI ! grommela le jeune capitaine en retroussant sa moustache. Mon Dieu ! que la bonne dame a souvenir de vieilles choses ! | -- Карл Шестой! Карл Шестой! -- проворчал себе под нос молодой капитан, покручивая усы. -- Боже мой, какую старину помнит эта почтенная дама! |
| Madame de Gondelaurier poursuivait : | Госпожа Гонделорье продолжала: |
| -- Belles tapisseries, en vérité. Un travail si estimé qu'il passe pour singulier ! | -- Да, да, прекрасные гобелены. И такой искусной работы, что они считаются редкостью! |
| En ce moment, Bérangère de Champchevrier, svelte petite fille de sept ans, qui regardait dans la place par les trèfles du balcon, s'écria : | В эту минуту Беранжера де Шаншеврие, тоненькая семилетняя девочка, глядевшая на площадь сквозь резные трилистники балконной решетки, воскликнула, обращаясь к Флер-де-Лис: |
| -- Oh ! voyez, belle marraine Fleur-de-Lys, la jolie danseuse qui danse là sur le pavé, et qui tambourine au milieu des bourgeois manants ! | -- Посмотрите, дорогая крестная, какая хорошенькая плясунья танцует на площади и бьет в бубен, вон там, среди этих грубых горожан! |
| En effet, on entendait le frissonnement sonore d'un tambour de basque. | Действительно, слышна была громкая дробь бубна. |
| -- Quelque égyptienne de Bohême, dit Fleur-de-Lys en se détournant nonchalamment vers la place. | -- Какая-нибудь цыганка из Богемии, -- небрежно ответила Флер-де-Лис, обернувшись к площади. |
| -- Voyons ! voyons ! crièrent ses vives compagnes ; et elles coururent toutes au bord du balcon, tandis que Fleur-de-Lys, rêveuse de la froideur de son fiancé, les suivait lentement et que celui-ci, soulagé par cet incident qui coupait court à une conversation embarrassée, s'en revenait au fond de l'appartement de l'air satisfait d'un soldat relevé de service. C'était pourtant un charmant et gentil service que celui de la belle Fleur-de-Lys, et il lui avait paru tel autrefois ; mais le capitaine s'était blasé peu à peu ; la perspective d'un mariage prochain le refroidissait davantage de jour en jour. D'ailleurs, il était d'humeur inconstante et, faut-il le dire ? de goût un peu vulgaire. Quoique de fort noble naissance, il avait contracté sous le harnois plus d'une habitude de soudard. La taverne lui plaisait, et ce qui s'ensuit. Il n'était à l'aise que parmi les gros mots, les galanteries militaires, les faciles beautés et les faciles succès. | -- Давайте посмотрим! Давайте посмотрим! -- воскликнули ее резвые подруги, и все устремились к решетке балкона; Флер-де-Лис, задумавшись над холодностью своего жениха, медленно последовала за ними, а тот, избавленный благодаря этому случаю от затруднительного для него разговора, с довольным видом снятого с караула солдата опять занял свое место в глубине комнаты. А между тем стоять на часах возле Флерде-Лис было приятной, отрадной обязанностью; еще недавно он так и думал; но мало-помалу капитан пресытился этим, близость предстоящего бракосочетания день ото дня все более охлаждала его пыл. К тому же у него был непостоянный характер и -- надо ли об этом говорить? -- пошловатый вкус. Несмотря на свое весьма знатное происхождение, он приобрел на военной службе немало солдафонских замашек. Ему нравились кабачки и все, что с ними связано. Он чувствовал себя непринужденно лишь там, где слышалась ругань, отпускались казарменные любезности, где красавицы были доступны и успех достигался легко. |
| Il avait pourtant reçu de sa famille quelque éducation et quelques manières ; mais il avait trop jeune couru le pays, trop jeune tenu garnison, et tous les jours le vernis du gentilhomme s'effaçait au dur frottement de son baudrier de gendarme. Tout en la visitant encore de temps en temps, par un reste de respect humain, il se sentait doublement gêné chez Fleur-de-Lys ; d'abord, parce qu'à force de disperser son amour dans toutes sortes de lieux il en avait fort peu réservé pour elle ; ensuite, parce qu'au milieu de tant de belles dames roides, épinglées et décentes, il tremblait sans cesse que sa bouche habituée aux jurons ne prît tout d'un coup le mors aux dents et ne s'échappât en propos de taverne. Qu'on se figure le bel effet ! | Родители дали ему кое-какое образование и обучили хорошим манерам, но он слишком рано покинул отчий дом, слишком рано попал на гарнизонную службу, и его дворянский лоск с каждым днем стирался от грубого прикосновения нагрудного ремня. Считаясь с общественным мнением, он посещал Флер-де-Лис, но чувствовал себя с нею вдвойне неловко: во-первых, потому, что он растратил свой любовный пыл во всевозможных притонах, почти ничего не оставив на долю невесты; вовторых, потому, что постоянно опасался, как бы его рот, привыкший извергать ругательства, не закусил удила и не стал отпускать крепкие словца среди всех этих затянутых, благовоспитанных и чопорных красавиц. Можно себе представить, каково было бы впечатление! |
| Du reste, tout cela se mêlait chez lui à de grandes prétentions d'élégance, de toilette et de belle mine. Qu'on arrange ces choses comme on pourra. Je ne suis qu'historien. | Впрочем, все это сочеталось у него с большими притязаниями на изящество и на изысканность костюма и манер. Пусть читатель сам разберется во всем этом, как ему угодно, я же только историк. |
| Il se tenait donc depuis quelques moments, pensant ou ne pensant pas, appuyé en silence au chambranle sculpté de la cheminée, quand Fleur-de-Lys, se tournant soudain, lui adressa la parole. Après tout, la pauvre jeune fille ne le boudait qu'à son coeur défendant. | Итак, некоторое время он стоял, не то о чем-то размышляя, не то вовсе ни о чем не размышляя, и молчал, опершись о резной наличник камина, как вдруг Флерде-Лис, обернувшись к нему, спросила (бедная девушка была холодна с ним вопреки собственному сердцу). |
| -- Beau cousin, ne nous avez-vous pas parlé d'une petite bohémienne que vous avez sauvée, il y a deux mois, en faisant le contre-guet la nuit, des mains d'une douzaine de voleurs ? | -- Помнится, вы нам рассказывали о цыганочке, которую вы, делая ночной обход, вырвали из рук бродяг два месяца тому назад? |
| -- Je crois que oui, belle cousine, dit le capitaine. | -- Кажется, рассказывал, -- отвечал капитан. |
| -- Eh bien, reprit-elle, c'est peut-être cette bohémienne qui danse là dans le parvis. Venez voir si vous la reconnaissez, beau cousin Phoebus. | -- Уж не она ли это пляшет там, на площади? Пойдите-ка сюда и посмотрите, прекрасный Феб. |
| Il perçait un secret désir de réconciliation dans cette douce invitation qu'elle lui adressait de venir près d'elle, et dans ce soin de l'appeler par son nom. Le capitaine Phoebus de Châteaupers (car c'est lui que le lecteur a sous les yeux depuis le commencement de ce chapitre) s'approcha à pas lents du balcon. | В этом кротком приглашении подойти к ней, равно как и в том, что она назвала его по имени, сквозило тайное желание примирения. Капитан Феб де Шатопер (а ведь это именно его с начала этой главы видит перед собой читатель) медленно направился к балкону. |
| -- Tenez, lui dit Fleur-de-Lys en posant tendrement sa main sur le bras de Phoebus, regardez cette petite qui danse là dans ce rond. Est-ce votre bohémienne ? | -- Поглядите на малютку, что пляшет там, в кругу, -- обратилась к нему Флер-де-Лис, нежно тронув его за плечо. -- Не ваша ли это цыганочка? |
| Phoebus regarda, et dit : | Феб взглянул и ответил: |
| -- Oui, je la reconnais à sa chèvre. | -- Да, я узнаю ее по козочке. |
| -- Oh ! la jolie petite chèvre en effet ! dit Amelotte en joignant les mains d'admiration. | -- Ах! В самом деле, какая прелестная козочка! -- восторженно всплеснув руками, воскликнула Амлотта. |
| -- Est-ce que ses cornes sont en or de vrai ? demanda Bérangère. | -- А что, ее рожки и правда золотые? -- спросила Беранжера. |
| Sans bouger de son fauteuil, dame Aloise prit la parole : | Не вставая с кресла, г-жа Алоиза спросила: |
| -- N'est-ce pas une de ces bohémiennes qui sont arrivées l'an passé par la Porte Gibard ? | -- Не из тех ли она цыганок, что в прошлом году пришли в Париж через Жибарские ворота? |
| -- Madame ma mère, dit doucement Fleur-de-Lys, cette porte s'appelle aujourd'hui Porte d'Enfer. | -- Матушка, -- кротко заметила ей Флер-де-Лис, -- ныне эти ворота называются Адскими воротами. |
| Mademoiselle de Gondelaurier savait à quel point le capitaine était choqué des façons de parler surannées de sa mère. En effet, il commençait à ricaner en disant entre ses dents : -- Porte Gibard ! Porte Gibard ! C'est pour faire passer le roi Charles VI ! | Девица Гонделорье хорошо знала, как коробили капитана устаревшие выражения ее матери. И действительно, он уже начал посмеиваться, повторяя сквозь зубы: "Жибарские ворота, Жибарские ворота! Скоро опять дело дойдет до короля Карла Шестого!" |
| -- Marraine, s'écria Bérangère dont les yeux sans cesse en mouvement s'étaient levés tout à coup vers le sommet des tours de Notre-Dame, qu'est-ce que c'est que cet homme noir qui est là haut ? | -- Крестная! -- воскликнула Беранжера, живые глазки которой вдруг остановились на верхушке башни Собора Парижской Богоматери. -- Что это за черный человек там, наверху? |
| Toutes les jeunes filles levèrent les yeux. Un homme en effet était accoudé sur la balustrade culminante de la tour septentrionale, donnant sur la Grève. C'était un prêtre. On distinguait nettement son costume, et son visage appuyé sur ses deux mains. Du reste, il ne bougeait non plus qu'une statue. Son oeil fixe plongeait dans la place. | Девушки подняли глаза. Там действительно стоял какой-то человек, облокотившись на верхнюю балюстраду северной башни, выходившей на Гревскую площадь. Это был священник. Можно было ясно различить его одеяние и его голову, которую он подпирал обеими руками. Он стоял застывший, словно статуя. Его пристальный взгляд был прикован к площади. |
| C'était quelque chose de l'immobilité d'un milan qui vient de découvrir un nid de moineaux et qui le regarde. | В своей неподвижности он напоминал коршуна, который приметил воробьиное гнездо и всматривается в него. |
| -- C'est monsieur l'archidiacre de Josas, dit Fleur-de-Lys. | -- Это архидьякон Жозасский, -- сказала Флерде-Лис. |
| -- Vous avez de bons yeux si vous le reconnaissez d'ici ! observa la Gaillefontaine. | -- У вас очень острое зрение, если вы отсюда узнали его! -- заметила Гайльфонтен. |
| -- Comme il regarde la petite danseuse ! reprit Diane de Christeuil. | -- Как он глядит на маленькую плясунью! -- сказала Диана де Кристейль. |
| -- Gare à l'égyptienne ! dit Fleur-de-Lys, car il n'aime pas l'Egypte. | -- Горе цыганке! -- произнесла Флер-де-Лис -- Он терпеть не может это племя. |
| -- C'est bien dommage que cet homme la regarde ainsi, ajouta Amelotte de Montmichel, car elle danse à éblouir. | -- Очень жаль, если это так, -- заметила Амлотта де Монмишель, -- она чудесно пляшет. |
| -- Beau cousin Phoebus, dit tout à coup Fleur-de-Lys, puisque vous connaissez cette petite bohémienne, faites-lui donc signe de monter. Cela nous amusera. | -- Прекрасный Феб, -- сказала Флер-де-Лис, -- вам эта цыганочка знакома. Сделайте ей знак, чтобы она пришла сюда. Это нас позабавит. |
| -- Oh oui ! s'écrièrent toutes les jeunes filles en battant des mains. | -- О да! -- воскликнули все девушки, захлопав в ладоши. |
| -- Mais c'est une folie, répondit Phoebus. Elle m'a sans doute oublié, et je ne sais seulement pas son nom. Cependant, puisque vous le souhaitez, mesdamoiselles, je vais essayer. | -- Но это безумие, -- возразил Феб. -- Она, по всей вероятности, забыла меня, а я даже не знаю, как ее зовут. Впрочем, раз вам это угодно, сударыни, я все-таки попытаюсь. |
| Et se penchant à la balustrade du balcon, il se mit à crier : | Перегнувшись через перила, он крикнул: |
| -- Petite ! | -- Эй, малютка! |
| La danseuse ne tambourinait pas en ce moment. Elle tourna la tête vers le point d'où lui venait cet appel, son regard brillant se fixa sur Phoebus, et elle s'arrêta tout court. | Плясунья как раз в эту минуту опустила бубен. Она обернулась в ту сторону, откуда послышался оклик, ее сверкающий взор остановился на Фебе, и она замерла на месте. |
| -- Petite ! répéta le capitaine ; et il lui fit signe du doigt de venir. | -- Эй, малютка! -- повторил капитан и поманил ее рукой. |
| La jeune fille le regarda encore, puis elle rougit comme si une flamme lui était montée dans les joues, et, prenant son tambourin sous son bras, elle se dirigea, à travers les spectateurs ébahis, vers la porte de la maison où Phoebus l'appelait, à pas lents, chancelante, et avec le regard troublé d'un oiseau qui cède à la fascination d'un serpent. | Цыганка еще раз взглянула на него, затем так зарделась, словно в лицо ей пахнуло огнем, и, взяв бубен под мышку, медленной поступью, неуверенно, с помутившимся взглядом птички, поддавшейся чарам змеи, направилась сквозь толпу изумленных зрителей к двери дома, откуда ее звал Феб. |
| Un moment après, la portière de tapisserie se souleva, et la bohémienne parut sur le seuil de la chambre, rouge, interdite, essoufflée, ses grands yeux baissés, et n'osant faire un pas de plus. | Мгновение спустя ковровая портьера приподнялась, и на пороге появилась цыганка, раскрасневшаяся, смущенная, запыхавшаяся, потупив свои большие глаза, не осмеливаясь ступить ни шагу дальше. |
| Bérangère battit des mains. | Беранжера захлопала в ладоши. |
| Cependant la danseuse restait immobile sur le seuil de la porte. | Цыганка продолжала неподвижно стоять на пороге. |
| Son apparition avait produit sur ce groupe de jeunes filles un effet singulier. Il est certain qu'un vague et indistinct désir de plaire au bel officier les animait toutes à la fois, que le splendide uniforme était le point de mire de toutes leurs coquetteries, et que, depuis qu'il était présent, il y avait entre elles une certaine rivalité secrète, sourde, qu'elles s'avouaient à peine à elles-mêmes, et qui n'en éclatait pas moins à chaque instant dans leurs gestes et leurs propos. Néanmoins, comme elles étaient toutes à peu près dans la même mesure de beauté, elles luttaient à armes égales, et chacune pouvait espérer la victoire. L'arrivée de la bohémienne rompit brusquement cet équilibre. Elle était d'une beauté si rare qu'au moment où elle parut à l'entrée de l'appartement il sembla qu'elle y répandait une sorte de lumière qui lui était propre. Dans cette chambre resserrée, sous ce sombre encadrement de tentures et de boiseries, elle était incomparablement plus belle et plus rayonnante que dans la place publique. C'était comme un flambeau qu'on venait d'apporter du grand jour dans l'ombre. Les nobles damoiselles en furent malgré elles éblouies. Chacune se sentit en quelque sorte blessée dans sa beauté. Aussi leur front de bataille, qu'on nous passe l'expression, changea-t-il sur-le-champ, sans qu'elles se disent un seul mot. Mais elles s'entendaient à merveille. Les instincts de femmes se comprennent et se répondent plus vite que les intelligences d'hommes. Il venait de leur arriver une ennemie : toutes le sentaient, toutes se ralliaient. Il suffit d'une goutte de vin pour rougir tout un verre d'eau ; pour teindre d'une certaine humeur toute une assemblée de jolies femmes, il suffit de la survenue d'une femme plus jolie, - surtout lorsqu'il n'y a qu'un homme. | Ее появление оказало на молодых девушек странное действие. Ими владело смутное и бессознательное желание пленить красивого офицера; мишенью их кокетства был его блестящий мундир; с тех пор как он здесь появился, между ними началось тайное, глухое, едва сознаваемое ими соперничество, которое тем не менее ежеминутно проявлялось в их жестах и речах. Все они были одинаково красивы и потому сражались равным оружием; каждая из них могла надеяться на победу. Цыганка сразу нарушила это равновесие. Девушка отличалась такой поразительной красотой, что в ту минуту, когда она показалась на пороге, комнату словно озарило сияние. В тесной гостиной, в темной раме панелей и обоев она была несравненно прекраснее и блистательнее, чем на площади. Она была словно факел, внесенный из света во мрак. Знатные девицы были ослеплены. Каждая из них почувствовала себя уязвленной, и потому они без всякого предварительного сговора между собой (да простится нам это выражение!) тотчас переменили тактику. Они отлично понимали друг друга. Инстинкт объединяет женщин гораздо быстрее, нежели разум -- мужчин. Перед ними появился противник; это почувствовали все и сразу сплотились. Капли вина достаточно, чтобы окрасить целый стакан воды; чтобы испортить настроение целому собранию хорошеньких женщин, достаточно появления более красивой, в особенности, если в их обществе всего лишь один мужчина. |
| Aussi l'accueil fait à la bohémienne fut-il merveilleusement glacial. Elles la considérèrent du haut en bas, puis s'entre-regardèrent, et tout fut dit. Elles s'étaient comprises. Cependant la jeune fille attendait qu'on lui parlât, tellement émue qu'elle n'osait lever les paupières. | Прием, оказанный цыганке, был удивительно холоден. Оглядев ее сверху донизу, они посмотрели друг на друга, и этим все было сказано! Все было понятно без слов. Между тем девушка ждала, что с ней заговорят, и была до того смущена, что не смела поднять глаз. |
| Le capitaine rompit le silence le premier. | Капитан первый нарушил молчание. |
| -- Sur ma parole, dit-il avec son ton d'intrépide fatuité, voilà une charmante créature ! Qu'en pensez-vous, belle cousine ? | -- Клянусь честью, -- проговорил он своим самоуверенным и пошловатым тоном, -- очаровательное создание! Что вы скажете, прелестная Флер? |
| Cette observation, qu'un admirateur plus délicat eût du moins faite à voix basse, n'était pas de nature à dissiper les jalousies féminines qui se tenaient en observation devant la bohémienne. | Это замечание, которое более деликатный поклонник сделал бы вполголоса, не могло способствовать тому, чтобы рассеять женскую ревность, насторожившуюся при появлении цыганки. |
| Fleur-de-Lys répondit au capitaine avec une doucereuse affectation de dédain : | Флер-де-Лис, с гримаской притворного пренебрежения, ответила капитану: |
| -- Pas mal. | -- Недурна! |
| Les autres chuchotaient. | Остальные перешептывались. |
| Enfin, madame Aloise, qui n'était pas la moins jalouse, parce qu'elle l'était pour sa fille, adressa la parole à la danseuse : | Наконец г-жа Алоиза, не менее встревоженная, чем другие, если не за себя, то за свою дочь, сказала: |
| -- Approchez, petite. | -- Подойди поближе, малютка. |
| -- Approchez, petite ! répéta avec une dignité comique Bérangère, qui lui fût venue à la hanche. | -- Подойди поближе, малютка! -- с комической важностью повторила Беранжера, едва доходившая цыганке до пояса. |
| L'égyptienne s'avança vers la noble dame. | Цыганка приблизилась к знатной даме. |
| -- Belle enfant, dit Phoebus avec emphase en faisant de son côté quelques pas vers elle, je ne sais si j'ai le suprême bonheur d'être reconnu de vous... | -- Прелестное дитя! -- сделав несколько шагов ей навстречу, напыщенно произнес капитан. -- Не знаю, удостоюсь ли я великого счастья быть узнанным вами... |
| Elle l'interrompit en levant sur lui un sourire et un regard pleins d'une douceur infinie : | Девушка улыбнулась ему и подняла на него взгляд, полный глубокой нежности. |
| -- Oh ! oui, dit-elle. | -- О да! -- ответила она. |
| -- Elle a bonne mémoire, observa Fleur-de-Lys. | -- У нее хорошая память, -- заметила Флер-деЛис. |
| -- Or çà, reprit Phoebus, vous vous êtes bien prestement échappée l'autre soir. Est-ce que je vous fais peur ? | -- А как вы быстро убежали в тот вечер! -- продолжал Феб. -- Разве я вас напугал? |
| -- Oh ! non, dit la bohémienne. | -- О нет! -- ответила цыганка. |
| Il y avait, dans l'accent dont cet oh ! non fut prononcé à la suite de cet oh ! oui, quelque chose d'ineffable dont Fleur-de-Lys fut blessée. | В том, как было произнесено это "о нет!" вслед за "о да! ", был какой-то особенный оттенок, который задел Флер-де-Лис. |
| -- Vous m'avez laissé en votre lieu, ma belle, poursuivit le capitaine dont la langue se déliait en parlant à une fille des rues, un assez rechigné drôle, borgne et bossu, le sonneur de cloches de l'évêque, à ce que je crois. On m'a dit qu'il était bâtard d'un archidiacre et diable de naissance. Il a un plaisant nom, il s'appelle Quatre-Temps, Pâques-Fleuries, Mardi-Gras, je ne sais plus ! Un nom de fête carillonnée, enfin ! Il se permettait donc de vous enlever, comme si vous étiez faite pour des bedeaux ! cela est fort. Que diable vous voulait-il donc, ce chat-huant ? Hein, dites ! | -- Вы вместо себя, моя прелесть, оставили угрюмого чудака, горбатого и кривого, кажется звонаря архиепископа, -- продолжал капитан, язык которого тотчас же развязался в разговоре с уличной девчонкой. -- Мне сказали, что он побочный сын какого-то архидьякона, а по природе своей -- сам дьявол. У него потешное имя: его зовут не то "Великая пятница", не то "Вербное воскресенье", не то "Масленица", право, не помню. Одним словом, название большого праздника! И он имел смелость вас похитить, словно вы созданы для звонарей! Это уж слишком! Черт возьми, что от вас было нужно этому нетопырю? Вы не знаете? |
| -- Je ne sais, répondit-elle. | -- Не знаю, -- ответила она. |
| -- Conçoit-on l'insolence ! un sonneur de cloches enlever une fille, comme un vicomte ! un manant braconner sur le gibier des gentilshommes ! Voilà qui est rare. Au demeurant, il l'a payé cher. Maître Pierrat Torterue est le plus rude palefrenier qui ait jamais étrillé un maraud, et je vous dirai, si cela peut vous être agréable, que le cuir de votre sonneur lui a galamment passé par les mains. | -- Какова дерзость! Какой-то звонарь похищает девушку, точно виконт! Деревенский браконьер в погоне за дворянской дичью! Это неслыханно! Впрочем, он за это дорого поплатился. Пьера Тортерю -- самый крутой из конюхов, чистящих скребницей шкуру мошенников, и я могу вам сообщить, если только это вам доставит удовольствие, что он очень ловко обработал спину вашего звонаря. |
| -- Pauvre homme ! dit la bohémienne chez qui ces paroles ravivaient le souvenir de la scène du pilori. | -- Бедняга! -- произнесла цыганка, в памяти которой эти слова воскресили сцену у позорного столба. Капитан громко расхохотался. |
| Le capitaine éclata de rire. -- Corne-de-boeuf ! voilà de la pitié aussi bien placée qu'une plume au cul d'un porc ! Je veux être ventru comme un pape, si... | -- Черт подери! Тут сожаление так же уместно, как перо в заду у свиньи. Пусть я буду брюхат, как папа, если... |
| Il s'arrêta tout court. | Но тут он спохватился: |
| -- Pardon, mesdames ! je crois que j'allais lâcher quelque sottise. | -- Простите, сударыни, я, кажется, сморозил какую-то глупость? |
| -- Fi, monsieur ! dit la Gaillefontaine. | -- Фи, сударь! -- сказала Гайльфонтен. |
| -- Il parle sa langue à cette créature ! ajouta à demi-voix Fleur-de-Lys, dont le dépit croissait de moment en moment. Ce dépit ne diminua point quand elle vit le capitaine, enchanté de la bohémienne et surtout de lui-même, pirouetter sur le talon en répétant avec une grosse galanterie naive et soldatesque : | -- Он говорит языком этой особы! -- заметила вполголоса Флер-де-Лис, досада которой росла с каждой минутой. Эта досада отнюдь не уменьшилась, когда она заметила, что капитан, в восторге от цыганки, а еще больше от самого себя, повернулся на каблуках и с грубой простодушной солдатской любезностью повторил: |
| -- Une belle fille, sur mon âme ! | -- Клянусь душой, прехорошенькая девчонка! |
| -- Assez sauvagement vêtue, dit Diane de Christeuil, avec son rire de belles dents. | -- Но в довольно диком наряде, -- обнажая в улыбке свои прелестные зубы, сказала Диана де Кристейль. |
| Cette réflexion fut un trait de lumière pour les autres. Elle leur fit voir le côté attaquable de l'égyptienne. Ne pouvant mordre sur sa beauté, elles se jetèrent sur son costume. | Это замечание было лучом света для остальных. Оно обнаружило слабое место цыганки. Бессильные уязвить ее красоту, они набросились на ее одежду. |
| -- Mais cela est vrai, petite, dit la Montmichel, où as-tu pris de courir ainsi par les rues sans guimpe ni gorgerette ? | -- Что это тебе вздумалось, моя милая, -- сказала Амлотта де Монмишель, -- шататься по улицам без шемизетки и косынки? |
| -- Voilà une jupe courte à faire trembler, ajouta la Gaillefontaine. | -- А юбчонка такая короткая -- просто ужас! -- добавила Гайльфонтен. |
| -- Ma chère, poursuivit assez aigrement Fleur-de-Lys, vous vous ferez ramasser par les sergents de la douzaine pour votre ceinture dorée. | -- За ваш золоченый пояс, милочка, -- довольно кисло проговорила Флер-де-Лис, -- вас может забрать городская стража. |
| -- Petite, petite, reprit la Christeuil avec un sourire implacable, si tu mettais honnêtement une manche sur ton bras, il serait moins brûlé par le soleil. | -- Малютка, малютка, -- присовокупила с жестокой усмешкой Кристейль, если бы ты пристойным образом прикрыла плечи рукавами, они не загорели бы так на солнце. |
| C'était vraiment un spectacle digne d'un spectateur plus intelligent que Phoebus, de voir comme ces belles filles, avec leurs langues envenimées et irritées, serpentaient, glissaient et se tordaient autour de la danseuse des rues. Elles étaient cruelles et gracieuses. Elles fouillaient, elles furetaient malignement de la parole dans sa pauvre et folle toilette de paillettes et d'oripeaux. C'étaient des rires, des ironies, des humiliations sans fin. Les sarcasmes pleuvaient sur l'égyptienne, et la bienveillance hautaine, et les regards méchants. On eût cru voir de ces jeunes dames romaines qui s'amusaient à enfoncer des épingles d'or dans le sein d'une belle esclave. On eût dit d'élégantes levrettes chasseresses tournant, les narines ouvertes, les yeux ardents, autour d'une pauvre biche des bois que le regard du maître leur interdit de dévorer. | Красавицы-девушки, с их ядовитыми и злыми язычками, извивающиеся, скользящие, суетящиеся вокруг уличной плясуньи, представляли собою зрелище, достойное более тонкого зрителя, чем Феб. Эти грациозные создания были бесчеловечны. Со злорадством они разбирали ее убогий и причудливый наряд из блесток и мишуры. Смешкам, издевкам, унижениям не было конца. Язвительные насмешки, выражения высокомерного доброжелательства и злобные взгляды... Этих девушек можно было принять за римских патрицианок, для забавы втыкающих в грудь красивой невольницы золотые булавки. Они напоминали изящных борзых на охоте; раздув ноздри, сверкая глазами, кружатся они вокруг бедной лесной лани, разорвать которую им запрещает строгий взгляд господина. |
| Qu'était-ce, après tout, devant ces filles de grande maison, qu'une misérable danseuse de place publique ! Elles ne semblaient tenir aucun compte de sa présence, et parlaient d'elle, devant elle, à elle-même, à haute voix, comme de quelque chose d'assez malpropre, d'assez abject et d'assez joli. | Да и что собой представляла жалкая уличная плясунья рядом с этими знатными девушками? Они не считались с ее присутствием и вслух говорили о ней, как о чем-то неопрятном, ничтожном, хотя и довольно красивом. |
| La bohémienne n'était pas insensible à ces piqûres d'épingle. De temps en temps une pourpre de honte, un éclair de colère enflammait ses yeux ou ses joues ; une parole dédaigneuse semblait hésiter sur ses lèvres ; elle faisait avec mépris cette petite grimace que le lecteur lui connaît ; mais elle se taisait. Immobile, elle attachait sur Phoebus un regard résigné, triste et doux. Il y avait aussi du bonheur et de la tendresse dans ce regard. On eût dit qu'elle se contenait, de peur d'être chassée. | Цыганка не была не чувствительна к этим булавочным уколам. По временам румянец стыда окрашивал ее щеки и молния гнева вспыхивала в очах; слово презрения, казалось, готово было сорваться с ее уст, и на лице ее появлялась пренебрежительная гримаска, уже знакомая читателю. Но она молчала. Она стояла неподвижно и смотрела на Феба покорным, печальным взглядом. В этом взгляде таились счастье и нежность. Можно было подумать, что она сдерживала себя, боясь быть изгнанной отсюда. |
| Phoebus, lui, riait, et prenait le parti de la bohémienne avec un mélange d'impertinence et de pitié. | А Феб посмеивался и вступался за цыганку, побуждаемый жалостью и нахальством. |
| -- Laissez-les dire, petite ! répétait-il en faisant sonner ses éperons d'or, sans doute, votre toilette est un peu extravagante et farouche ; mais, charmante fille comme vous êtes, qu'est-ce que cela fait ?. | -- Не обращайте на них внимания, малютка! -- повторял он, позвякивая своими золотыми шпорами. -- Ваш наряд, конечно, немного странен и дик, но для такой хорошенькой девушки это ничего не значит! |
| -- Mon Dieu ! s'écria la blonde Gaillefontaine, en redressant son cou de cygne avec un sourire amer, je vois que messieurs les archers de l'ordonnance du roi prennent aisément feu aux beaux yeux égyptiens. | -- Боже! -- воскликнула белокурая Гайльфонтен, с горькой улыбкой выпрямляя свою лебединую шею. -- Я вижу, что королевские стрелки довольно легко воспламеняются от прекрасных цыганских глаз! |
| -- Pourquoi non ? dit Phoebus. | -- А почему бы и нет? -- проговорил Феб. |
| &Аgrave; cette réponse, nonchalamment jetée par le capitaine comme une pierre perdue qu'on ne regarde même pas tomber, Colombe se prit à rire, et Diane, et Amelotte, et Fleur-de-Lys, à qui il vint en même temps une larme dans les yeux. | При этом столь небрежном ответе, брошенном наудачу, как бросают подвернувшийся камешек, даже не глядя, куда он упадет, Коломба расхохоталась, за ней Диана, Амлотта и Флер-де-Лис, но у последней при этом выступили слезы. |
| La bohémienne, qui avait baissé à terre son regard aux paroles de Colombe de Gaillefontaine, le releva rayonnant de joie et de fierté, et le fixa de nouveau sur Phoebus. Elle était bien belle en ce moment. | Цыганка, опустившая глаза при словах Коломбы де Гайльфонтен, вновь устремила на Феба взор, сиявший гордостью и счастьем. В это мгновение она была поистине прекрасна. |
| La vieille dame, qui observait cette scène, se sentait offensée et ne comprenait pas. | Почтенная дама, наблюдавшая эту сцену, чувствовала себя оскорбленной и ничего не понимала. |
| -- Sainte Vierge ! cria-t-elle tout à coup, qu'ai-je donc là qui me remue dans les jambes ? Ahi ! la vilaine bête ! | -- Пресвятая дева! -- воскликнула она. -- Что это путается у меня под ногами? Ах, мерзкое животное! |
| C'était la chèvre qui venait d'arriver à la recherche de sa maîtresse, et qui, en se précipitant vers elle, avait commencé par embarrasser ses cornes dans le monceau d'étoffe que les vêtements de la noble dame entassaient sur ses pieds quand elle était assise. | То была козочка, прибежавшая сюда в поисках своей хозяйки; бросившись к ней, она по дороге запуталась рожками в том ворохе материи, в который сбивались одежды благородной дамы, когда она садилась. |
| Ce fut une diversion. La bohémienne, sans dire une parole, la dégagea. | Это отвлекло внимание присутствующих. Цыганка молча высвободила козу. |
| -- Oh ! voilà la petite chevrette qui a des pattes d'or ! s'écria Bérangère en sautant de joie. | -- А! Вот и маленькая козочка с золотыми копытцами! -- прыгая от восторга, воскликнула Беранжера. |
| La bohémienne s'accroupit à genoux, et appuya contre sa joue la tête caressante de la chèvre. On eût dit qu'elle lui demandait pardon de l'avoir quittée ainsi. | Цыганка опустилась на колени и прижалась щекой к ласкавшейся к ней козочке. Она словно просила прощения за то, что покинула ее. |
| Cependant Diane s'était penchée à l'oreille de Colombe. | В это время Диана нагнулась к уху Коломбы: |
| -- Eh ! mon Dieu ! comment n'y ai-je pas songé plus tôt ? C'est la bohémienne à la chèvre. On la dit sorcière, et que sa chèvre fait des momeries très miraculeuses. | -- Боже мой, как же я не подумала об этом раньше? Ведь это цыганка с козой. Говорят, она колдунья, а ее коза умеет разделывать всевозможные чудеса! |
| -- Eh bien, dit Colombe, il faut que la chèvre nous divertisse à son tour, et nous fasse un miracle. | -- Пусть коза и нас позабавит каким-нибудь чудом, -- сказала Коломба. |
| Diane et Colombe s'adressèrent vivement à l'égyptienne : | Диана и Коломба с живостью обратились к цыганке: |
| -- Petite, fais donc faire un miracle à ta chèvre. | -- Малютка! Заставь свою козу сотворить какоенибудь чудо. |
| -- Je ne sais ce que vous voulez dire, répondit la danseuse. | -- Я не понимаю вас, -- ответила плясунья. |
| -- Un miracle, une magie, une sorcellerie enfin. | -- Ну, какое-нибудь волшебство, колдовство, одним словом -- чудо! |
| -- Je ne sais. | -- Не понимаю. |
| Et elle se remit à caresser la jolie bête en répétant : -- Djali ! Djali ! | И она опять принялась ласкать хорошенькое животное, повторяя: "Джали! Джали!" |
| En ce moment Fleur-de-Lys remarqua un sachet de cuir brodé suspendu au cou de la chèvre. | В это мгновенье Флер-де-Лис заметила расшитый кожаный мешочек, висевший на шее козочки. |
| -- Qu'est-ce que cela ? demanda-t-elle à l'égyptienne. | -- Что это такое? -- спросила она у цыганки. |
| L'égyptienne leva ses grands yeux vers elle, et lui répondit gravement : | Цыганка подняла на нее свои большие глаза и серьезно ответила: |
| -- C'est mon secret. | -- Это моя тайна. |
| -- Je voudrais bien savoir ce que c'est que ton secret, pensa Fleur-de-Lys. | "Хотела бы я знать, что у тебя за тайна", -- подумала Флер-де-Лис. |
| Cependant la bonne dame s'était levée avec humeur. | Между тем почтенная дама, встав с недовольным видом со своего места, сказала: |
| -- Or çà, la bohémienne, si toi ni ta chèvre n'avez rien à nous danser, que faites-vous céans ? | -- Ну, цыганка, если ни ты, ни твоя коза не можете ничего проплясать, то что же вам здесь нужно? |
| La bohémienne, sans répondre, se dirigea lentement vers la porte. Mais plus elle en approchait, plus son pas se ralentissait. Un invincible aimant semblait la retenir. Tout à coup elle tourna ses yeux humides de larmes sur Phoebus, et s'arrêta. | Цыганка, не отвечая, медленно направилась к двери. Но чем ближе она подвигалась к выходу, тем медленнее становился ее шаг. Казалось, ее удерживал какой-то невидимый магнит. Внезапно, обратив свои влажные от слез глаза к Фебу, она остановилась. |
| -- Vrai Dieu ! s'écria le capitaine, on ne s'en va pas ainsi. Revenez, et dansez-nous quelque chose. &Аgrave; propos, belle d'amour, comment vous appelez-vous ? | -- Клянусь богом, -- воскликнул капитан, -- так уходить не полагается! Вернитесь и пропляшите нам что-нибудь. А кстати, душенька, как вас звать? |
| -- La Esmeralda, dit la danseuse sans le quitter du regard. | -- Эсмеральда, -- ответила плясунья, не отводя от него взора. |
| &Аgrave; ce nom étrange, un fou rire éclata parmi les jeunes filles. | Услышав это странное имя, девушки громко захохотали. |
| -- Voilà, dit Diane, un terrible nom pour une demoiselle ! | -- Какое ужасное имя для девушки! -- воскликнула Диана. |
| -- Vous voyez bien, reprit Amelotte, que c'est une charmeresse. | -- Вы видите теперь, что это колдунья! -- сказала Амлотта. |
| -- Ma chère, s'écria solennellement dame Aloise, vos parents ne vous ont pas pêché ce nom-là dans le bénitier du baptême. | -- Ну, милая моя, -- торжественно произнесла г-жа Алоиза, -- такое имя нельзя выудить из купели, в которой крестят младенцев. |
| Cependant, depuis quelques minutes, sans qu'on fît attention à elle, Bérangère avait attiré la chèvre dans un coin de la chambre avec un massepain. En un instant, elles avaient été toutes deux bonnes amies. La curieuse enfant avait détaché le sachet suspendu au cou de la chèvre, l'avait ouvert, et avait vidé sur la natte ce qu'il contenait. C'était un alphabet dont chaque lettre était inscrite séparément sur une petite tablette de buis. &Аgrave; peine ces joujoux furent-ils étalés sur la natte que l'enfant vit avec surprise la chèvre, dont c'était là sans doute un des miracles, tirer certaines lettres avec sa patte d'or et les disposer, en les poussant doucement, dans un ordre particulier. Au bout d'un instant, cela fit un mot que la chèvre semblait exercée à écrire, tant elle hésita peu à le former, et Bérangère s'écria tout à coup en joignant les mains avec admiration : | Между тем Беранжера, неприметно для других, успела с помощью марципана заманить козочку в угол комнаты. Через минуту они уже подружились. Любопытная девочка сняла мешочек, висевший на шее у козочки, развязала его и высыпала на циновку содержимое. Это была азбука, каждая буква которой была написана отдельно на маленькой дощечке из букового дерева. Как только эти игрушки рассыпались по циновке, ребенок, к своему изумлению, увидел, что коза принялась за одно из своих "чудес": она стала отодвигать золоченым копытцем определенные буквы и, потихоньку подталкивая, располагать их в известном порядке. Получилось слово, по-видимому, хорошо знакомое ей, -- так быстро и без заминки она его составила. Восторженно всплеснув руками, Беранжера воскликнула: |
| -- Marraine Fleur-de-Lys, voyez donc ce que la chèvre vient de faire ! | -- Крестная! Посмотрите, что сделала козочка! |
| Fleur-de-Lys accourut et tressaillit. Les lettres disposées sur le plancher formaient ce mot : | Флер-де-Лис подбежала и вздрогнула. Разложенные на полу буквы составляли слово: |
| PHOEBUS. | ФЕБ |
| -- C'est la chèvre qui a écrit cela ? demanda-t-elle d'une voix altérée. | -- Это написала коза? -- прерывающимся от волнения голосом спросила она. |
| -- Oui, marraine, répondit Bérangère. | -- Да, крестная, -- ответила Беранжера. |
| Il était impossible d'en douter ; l'enfant ne savait pas écrire. | Сомнений быть не могло: ребенок не умел писать. |
| -- Voilà le secret ! pensa Fleur-de-Lys. | "Так вот ее тайна! -- подумала Флер-де-Лис. |
| Cependant, au cri de l'enfant, tout le monde était accouru, et la mère, et les jeunes filles, et la bohémienne, et l'officier. | На возглас ребенка прибежали мать, девушки, цыганка и офицер. |
| La bohémienne vit la sottise que venait de faire la chèvre. Elle devint rouge, puis pâle, et se mit à trembler comme une coupable devant le capitaine, qui la regardait avec un sourire de satisfaction et d'étonnement. | Цыганка увидела, какую оплошность сделала ее козочка. Она вспыхнула, затем побледнела; словно уличенная в преступлении, вся дрожа, стояла она перед капитаном, а тот глядел на нее с удивленной и самодовольной улыбкой. |
| -- Phoebus ! chuchotaient les jeunes filles stupéfaites, c'est le nom du capitaine ! | -- Феб! -- шептали пораженные девушки. -- Но ведь это имя капитана! |
| -- Vous avez une merveilleuse mémoire ! dit Fleur-de-Lys à la bohémienne pétrifiée. Puis éclatant en sanglots : -- Oh ! balbutia-t-elle douloureusement en se cachant le visage de ses deux belles mains, c'est une magicienne ! Et elle entendait une voix plus amère encore lui dire au fond du coeur : C'est une rivale ! | -- У вас отличная память! -- сказала Флер-де-Лис окаменевшей цыганке. Потом, разразившись рыданиями, она горестно пролепетала, закрыв лицо прекрасными руками: "О, это колдунья!" А в глубине ее сердца какой-то еще более горестный голос прошептал: "Это соперница". |
| Elle tomba évanouie. | Флер-де-Лис упала без чувств. |
| -- Ma fille ! ma fille ! cria la mère effrayée. Va-t'en, bohémienne de l'enfer ! | -- Дочь моя! Дочь моя! -- вскричала испуганная мать. -- Убирайся вон, чертова цыганка! |
| La Esmeralda ramassa en un clin d'oeil les malencontreuses lettres, fit signe à Djali, et sortit par une porte, tandis qu'on emportait Fleur-de-Lys par l'autre. | Эсмеральда мигом подобрала злополучные буквы, сделала знак Джали и убежала, между тем как Флерде-Лис выносили в другую дверь. |
| Le capitaine Phoebus, resté seul, hésita un moment entre les deux portes ; puis il suivit la bohémienne. | Капитан Феб, оставшись в одиночестве, колебался с минуту, куда ему направиться, а затем последовал за цыганкой. |